На дне демократии в Смольном институте
Oct. 13th, 2010 01:01 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
new_antaresovПрограмма «Международные отношения, политические науки и права человека» Смольного института провела сегодня дискуссию, посвященную различным подходам к определению демократии. Начав с Аристотеля и Платона, закончили отделением кавказских республик, но содержательный разговор, переходящий периодически в дебаты, все же состоялся, и вылился он, как и следовало ожидать, в противопоставление политической теории и сравнительной политологии.
В целом, вся встреча вполне вписывалась в базовые ридеры по теории демократии. Начал Артём Магун. Тезис первый. Существует бесконечно длинная история использования слова «демократия». За века оно меняло свое значение и коннотацию. Тезис второй – в настоящее время все чаще о демократии говорят как о «хорошо устроенной государственной машине», о наборе институтов, что отвлекает нас от первоначального значения демократии, связанного с революционностью и анархией. Вячеслав Морозов посетовал на компаративистов, которые отказываются обсуждать проблему «демократии как пустого означающего», а вместо этого переживают за Сингапур, который успешно осуществляет авторитарную модернизацию.
В ответ я рассказал – скорее студентам, чем преподавателям – прописные истины о том, что сравнительная политология исходит из реалий существующих политических режимов и, опираясь на философские и исторические основания, пытается сформировать концепт, который хорошо описывал бы эмпирические случаи, по возможности, пытаясь противостоять «концептуальным натяжкам» («пустое означающее» по-компаративистски); что из двух доминирующих подходов – Даля и Шумпетера, роль масс игнорирует только второй, а первый всячески усиливает значение общественного участии в принятии решений; что у сравнительной политологии своя повестка дня, которая довольно неплохо реализуется с помощью существующих теоретических концептов. Павел Кононенко рисовал схему с тремя уровнями теоретических концепций и доказывал, что политическая теория питает сравнительную политологию, но процесс восприятия происходит с некоторым опозданием, так как компаративистам необходимо выработать инструментарий для описания, измерения и оценки эмпирической реальности.
В результате, как всегда, страдала сравнительная политология и студенты, которые пишут курсовые и бакалаврские работы у меня и Павла. Нам говорили, что сравнительная политология живет только за счет «уловки Занзибара», черпая свою повестку дня в отклоняющихся случаях. Каждый десять минут вспоминали Ирак, убеждая нас, себя и окружающих, что не институты определяют демократию. Артём несколько раз поворачивался в мою сторону со словами «господа сравнительные политологи не понимают, что здесь есть глубочайшее противоречие»…
Я стоял, а потом сидел, слушал и не понимал. Мне было совсем непонятно, что именно я не понимаю, раз уж в моем лице (и в лице Павла) аудитория 513 комнаты Дворца Бобринских видела всё компаративистское сообщество (что, конечно, само по себе очень спорно). Мне все время казалось, что я слышу совсем другой язык, из которого могу вычленить только отдельные слова. Но те части услышанного, которые я понимал, приводили меня все к тому же тезису – есть много концепций, они создаются разными людьми для разных целей и могут означать разное, но в чем же здесь проблема? Мне всегда казалось, что главное – это определить, что именно ты вкладываешь в определенный термин, и тогда проблема рассасывается сама собой. Но в ответ я слышал, что эта логика Суркова, который называет демократией совсем не демократию. И снова я не видел проблемы, ведь, как правильно говорил Павел, нам важно не то, что понимает под демократией Сурков или Чавес, а что признано демократией научным сообществом, работающим над сходными исследовательскими задачами.
Ну и, конечно же, не обошлось без внезапно возникшего откуда-то заявления, что сравнительные политологи отрабатывают какой-то там заказ.
Особенно интересно прозвучали слова Артёма о том, что мы не должны различать сравнительную политологию и политическую философию. Он произнес это несколько раз, вызвав удивленные взгляды со стороны студентов и некоторых преподавателей. Как же так, ведь два часа подряд мы все обсуждали различия в подходах, практикуемых этими двумя направлениями научной деятельности. Но я-то как раз не удивлен. Не так давно, обсуждая темы курсовых и бакалаврских работ, Артём, отвечая на мое вполне себе локальное замечание о возможности использования определенной стратегии сравнения институтов, обронил «Значит это плохая наука!» И тогда все встает на свои места – есть политическая наука, а есть плохая наука.
Я все чаще думаю о том, что скорее наношу вред развитию сравнительной политологии в Смольном институте. Я уверен, что в компаративистике есть продуманные ответы на существующую критику, просто мы с Павлом этих ответов не знаем, а необходимым авторитетом для силовой поддержки не обладаем. В результате дискуссия превращается в избиение сравнительной политологии при наших довольно вялых и слабых попытках отбиваться. Стратегия простая – работать еще усерднее. Не только для того, чтобы отстоять честь сравнительной политологии (думаю, она и без моей защиты будет чувствовать себя неплохо), но и потому, что в конце учебного года мои студенты будут защищать курсовые и бакалаврские работы, а это уже намного серьезнее.
В целом, вся встреча вполне вписывалась в базовые ридеры по теории демократии. Начал Артём Магун. Тезис первый. Существует бесконечно длинная история использования слова «демократия». За века оно меняло свое значение и коннотацию. Тезис второй – в настоящее время все чаще о демократии говорят как о «хорошо устроенной государственной машине», о наборе институтов, что отвлекает нас от первоначального значения демократии, связанного с революционностью и анархией. Вячеслав Морозов посетовал на компаративистов, которые отказываются обсуждать проблему «демократии как пустого означающего», а вместо этого переживают за Сингапур, который успешно осуществляет авторитарную модернизацию.
В ответ я рассказал – скорее студентам, чем преподавателям – прописные истины о том, что сравнительная политология исходит из реалий существующих политических режимов и, опираясь на философские и исторические основания, пытается сформировать концепт, который хорошо описывал бы эмпирические случаи, по возможности, пытаясь противостоять «концептуальным натяжкам» («пустое означающее» по-компаративистски); что из двух доминирующих подходов – Даля и Шумпетера, роль масс игнорирует только второй, а первый всячески усиливает значение общественного участии в принятии решений; что у сравнительной политологии своя повестка дня, которая довольно неплохо реализуется с помощью существующих теоретических концептов. Павел Кононенко рисовал схему с тремя уровнями теоретических концепций и доказывал, что политическая теория питает сравнительную политологию, но процесс восприятия происходит с некоторым опозданием, так как компаративистам необходимо выработать инструментарий для описания, измерения и оценки эмпирической реальности.
В результате, как всегда, страдала сравнительная политология и студенты, которые пишут курсовые и бакалаврские работы у меня и Павла. Нам говорили, что сравнительная политология живет только за счет «уловки Занзибара», черпая свою повестку дня в отклоняющихся случаях. Каждый десять минут вспоминали Ирак, убеждая нас, себя и окружающих, что не институты определяют демократию. Артём несколько раз поворачивался в мою сторону со словами «господа сравнительные политологи не понимают, что здесь есть глубочайшее противоречие»…
Я стоял, а потом сидел, слушал и не понимал. Мне было совсем непонятно, что именно я не понимаю, раз уж в моем лице (и в лице Павла) аудитория 513 комнаты Дворца Бобринских видела всё компаративистское сообщество (что, конечно, само по себе очень спорно). Мне все время казалось, что я слышу совсем другой язык, из которого могу вычленить только отдельные слова. Но те части услышанного, которые я понимал, приводили меня все к тому же тезису – есть много концепций, они создаются разными людьми для разных целей и могут означать разное, но в чем же здесь проблема? Мне всегда казалось, что главное – это определить, что именно ты вкладываешь в определенный термин, и тогда проблема рассасывается сама собой. Но в ответ я слышал, что эта логика Суркова, который называет демократией совсем не демократию. И снова я не видел проблемы, ведь, как правильно говорил Павел, нам важно не то, что понимает под демократией Сурков или Чавес, а что признано демократией научным сообществом, работающим над сходными исследовательскими задачами.
Ну и, конечно же, не обошлось без внезапно возникшего откуда-то заявления, что сравнительные политологи отрабатывают какой-то там заказ.
Особенно интересно прозвучали слова Артёма о том, что мы не должны различать сравнительную политологию и политическую философию. Он произнес это несколько раз, вызвав удивленные взгляды со стороны студентов и некоторых преподавателей. Как же так, ведь два часа подряд мы все обсуждали различия в подходах, практикуемых этими двумя направлениями научной деятельности. Но я-то как раз не удивлен. Не так давно, обсуждая темы курсовых и бакалаврских работ, Артём, отвечая на мое вполне себе локальное замечание о возможности использования определенной стратегии сравнения институтов, обронил «Значит это плохая наука!» И тогда все встает на свои места – есть политическая наука, а есть плохая наука.
Я все чаще думаю о том, что скорее наношу вред развитию сравнительной политологии в Смольном институте. Я уверен, что в компаративистике есть продуманные ответы на существующую критику, просто мы с Павлом этих ответов не знаем, а необходимым авторитетом для силовой поддержки не обладаем. В результате дискуссия превращается в избиение сравнительной политологии при наших довольно вялых и слабых попытках отбиваться. Стратегия простая – работать еще усерднее. Не только для того, чтобы отстоять честь сравнительной политологии (думаю, она и без моей защиты будет чувствовать себя неплохо), но и потому, что в конце учебного года мои студенты будут защищать курсовые и бакалаврские работы, а это уже намного серьезнее.
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2010-10-13 04:25 am (UTC)no subject
Date: 2010-10-13 08:13 am (UTC)no subject
Date: 2010-10-13 01:34 pm (UTC)no subject
Date: 2010-10-13 07:11 am (UTC)по-моему, это достойно сценария :))
no subject
Date: 2010-10-13 08:16 am (UTC)no subject
Date: 2010-10-13 07:56 pm (UTC)У меня сложилось совсем другое впечатление об этом семинаре.
Цель его была в том, чтобы представить студентам палитру подходов к демократии - не столько методологических, сколько предметных. Демократия имеет разные аспекты. Кто-то ее понимает как систему институтов власти. Кто-то - как свойство общества. Кто-то подчеркивает в ней аспект абстрактной системности, апофеоз государства Нового Времени. Кто-то, наоборот, бунтарскую субъективность. Кто-то - терпимость и открытость. От понимания демократии зависят, естественно, и методы изучения. Поскольку демократия предполагает равенство и индивидуализм, поскольку она стала предполагать выборы, то вместе с ней появились количественные методы изучения общества. В то же время, поскольку «народ», как множество людей взятое за единицу, является по определению невидимым, то собственно «демократизм» количественно изучаемой демократии ускользает от формальной оценки – он подлежит историческому осмыслению и символическому выражению.
С этого акцента на символизме начал свое выступление преподаватель базового курса по сравнительной политологии в Смольном Институте, П.Б. Кононенко. Он подчеркнул, что предпосылкой сравнительно-политологического изучения демократии является феномен репрезентации, который он связал с нововременной «эпистемой». Именно при условии репрезентации, системы отождествлений, мы действительно получаем из системы формальных институтов что-то демократическое. Мне показалась удачной его презентация того понимания демократии, которое принято в компаративистике и в официальном дискурсе. Также удачно, хотя и спорно, он позднее попытался очертить методологические взаимосвязи теорий высшего и среднего уровня. Обидно, что Вы записали его в «вялые и слабые попытки отбиваться» - тем более, что на сравнительную политологию никто и не думал нападать – критиковали отдельные ее теории, исходящие из веры в демократию как залог обилия колбасы.
Тем более странным мне показалось резко конфронтационное выступление уважаемого new-antaresov, который вместо обсуждения сути дела, вдруг переключился на борьбу «сравнительной политологии» с «философией». Об этом вообще никто не говорил. Задача была найти общий язык для обсуждения и прояснить предмет, демократию. Единственное же, что в этом боевом выступлении прозвучало по содержанию, это то, что сравнительная политология дает демократии свое собственное определение и поэтому считает нерелевантными исторические и теоретические подходы к предмету. Эта позиция, как Вы верно заметили в своем посте, слабая. На что я и ряд коллег указали в ответ, защищаясь от обвинения в том, что мы занимаемся «философией» - в данном случае это было именно обвинение, попытка отправить нас в некое гетто. Между тем, я действительно считаю, что методические расхождения вторичны – важно знание предмета и теоретическая эрудиция. Это мой педагогический принцип – я ориентируюсь на идеал гумбольдтовского университета, где факультеты находятся в постоянном диалоге. И научил меня этому в первую очередь факультет ПНИС ЕУ – уникальная институция, где специалисты в разных областях, благодаря широте эрудиции и профессионализму, вместе обсуждают работы слушателей и воспитывают разносторонних специалистов (там, где эти специалисты готовы что-либо слушать и не ищут врагов в представителях других подходов).
И в этом как раз сходство между программой МО, ПН и ПЧ Смольного, которую создали Н. Копосов и В. Морозов, и факультетом ПНИС, хотя, конечно, программа в Смольном более гуманитарно ориентирована, т.к., как правильно заметил grey_dolphin, у нее несколько другие задачи. Жаль, что в первом своем комменте этот высоко уважаемый мной коллега и товарищ подшутил над семинаром для преподавателей и студентов, проведенным в дружественной институции дружественными ему (и сравнительно-политологической дисциплине), ориентированными на мировую науку людьми (помимо меня, В. Морозовым, А. Семеновым, Е. Павловой, П. Кононенко, если называть только наиболее активных участников), поверив крайне тенденциозному, недоброжелательному изображению этого семинара одним из его участников, который понял его, выражаясь языком сравнительной политологии, как «игру с нулевой суммой», заволновался, что "проиграл", и решил апеллировать к широкой публике.
А.В. Магун
no subject
Date: 2010-10-13 11:07 pm (UTC)Еще спасибо за то, что указали на первое выступление Павла - оно и мне кажется очень удачным.
no subject
Date: 2010-10-14 05:39 am (UTC)Спасибо Вам за этот интересный пост и за то, что Вы взяли на себя труд рассказать общественности об организованной в Смольном дискуссии. Я, как Вы, конечно, догадываюсь, солидарен с интерпретацией, предложенной Артемием Магуном, и вообще не очень склонен махать кулаками после драки (тем более, что и драки-то никакой не было - всем, насколько я могу судить, понравилось). Поэтому считаю необходимым отреагировать только на один момент где Вы, на мой взгляд, передергиваете мое собственное выступление.
Реакция некоторых (подчеркиваю, лишь некоторых) из моих тартуских коллег огорчила меня и даже, действительно, разозлила не потому, что они отказались обсуждать со мной проблему демократии как пустого означающего. С этим как раз никаких проблем не было - они люди эрудированные, знают тексты, к которым остылала моя работа, и в целом были согласны с дескриптивной ее частью. Их главный контраргумент касался самого выбора предмета исследования и состоял в том, что все происходящее в России не имеет для будущего демократии никакого значения. Российские лидеры, равно как, например, и латиноамериканские, - фигуры в мировом масштабе маргинальные, да и вообще Россия как кейс интересна только для русистов. А настоящий вызов для демократии - это действительно Сингапур, потому что там колбаса есть, а демократией и не пахнет.
Я не могу отделаться от впечатления, что Вы в Ваших постах солидаризируетесь с такой позицией. Но если это так, то Вы сами себя загоняете в гетто, признавая, что Ваши собственные исследования российского политического процесса (равно как и работы некоторых из поддержавших Вас здесь коллег) заведомо маргинальны и не могут принести никаких общезначимых результатов. Получается, что Вы вспахиваете свою делянку ради собственного удовольствия (ну, или из мазохизма), в то время как настоящая наука делается где-то в других местах и другими людьми.
Я искренне верю, что это не так и что работы всех выступивших здесь коллег представляют немалую ценность для мировой науки. Поэтому очень прошу впредь в полемическом задоре все же стараться не искажать смысла сказанного другими - особенно если Вы ставите перед собой цель проинформировать о дискуссии тех, кто в ней участия не принимал.
Искренне Ваш,
Вячеслав Морозов
no subject
Date: 2010-10-14 06:31 pm (UTC)Если честно, посыл Вашей речи я прочел именно так, как описал в основном тексте. Если ошибся - то дело в восприятии устной речи, не более того. Я не вижу смысла передергивать сказанное - самоуважение еще никто не отменял. Но так или иначе, я своим выступлением старался показать, что "колбаса" не является частью определения демократии для компаративистов (тот же Пшеворский с этим страшно борется, ругая Фридом Хаус за всеядность; мы со студентами на курсе по демократии два занятия обсуждали концептуальные натяжки, связанные с демократией, и способы избежать их), что совсем не отменяет вопроса "Почему возможна авторитарная модернизация?" (ведь модернизация в теории предполагает демократизацию + становление рыночной экономики, а Сингапур это утверждение опровергает). А нежелание коллег из Тарту изучать Россию меня вообще не затронуло - Ваша позиция мне понятна и близка. Этот вопрос, кажется, и не поднимался больше никем.
Прочитав Ваш комментарий, я понял, что единственный способ объективно представить ту дискуссию - транскрибировать запись, которая тогда велась. Если она сохранилась, на следующей неделе я постараюсь сделать такую стенограмму.
В целом, еще раз спасибо. За более, чем три года, это получился самый жаркий пост в журнале.
Всего доброго,
Андрей